Владимир Маяковский — Революция: Стих
Поэтохроника
26 февраля. Пьяные, смешанные с полицией, солдаты стреляли в народ.
27-е.
Разлился по блескам дул и лезвий рассвет. Рдел багрян и долог. В промозглой казарме суровый трезвый молился Волынский полк. * Жестоким солдатским богом божились роты, бились об пол головой многолобой. Кровь разжигалась, висками жилясь. Руки в железо сжимались злобой.
Первому же, приказавшему — «Стрелять за голод!» — заткнули пулей орущий рот. Чьё-то — «Смирно!» Не кончил. Заколот. Вырвалась городу буря рот.
9 часов.
На своём постоянном месте в Военной автомобильной школе * стоим, зажатые казарм оградою. Рассвет растёт, сомненьем колет, предчувствием страша и радуя.
Окну! Вижу — оттуда, где режется небо дворцов иззубленной линией, взлетел, простёрся орел самодержца, черней, чем раньше, злей, орлинее.
Сразу — люди, лошади, фонари, дома и моя казарма толпами по сто ринулись на улицу. Шагами ломаемая, звенит мостовая. Уши крушит невероятная поступь.
И вот неведомо, из пенья толпы ль, из рвущейся меди ли труб гвардейцев нерукотворный, сияньем пробивая пыль, образ возрос. Горит. Рдеется.
Шире и шире крыл окружие. Хлеба нужней, воды изжажданней, вот она: «Граждане, за ружья! К оружию, граждане!»
На крыльях флагов стоглавой лавою из горла города ввысь взлетела. Штыков зубами вгрызлась в двуглавое орла императорского черное тело.
Граждане! Сегодня рушится тысячелетнее «Прежде». Сегодня пересматривается миров основа. Сегодня до последней пуговицы в одежде жизнь переделаем снова.
Граждане! Это первый день рабочего потопа. Идём запутавшемуся миру на выручу! Пусть толпы в небо вбивают топот! Пусть флоты ярость сиренами вырычут!
Горе двуглавому! Пенится пенье. Пьянит толпу. Площади плещут. На крохотном форде мчим, обгоняя погони пуль. Взрывом гудков продираемся в городе.
В тумане. Улиц река дымит. Как в бурю дюжина груженых барж, над баррикадами плывёт, громыхая, марсельский марш.* Первого дня огневое ядро жужжа скатилось за купол Думы.* Нового утра новую дрожь встречаем у новых сомнений в бреду мы.
Что будет? Их ли из окон выломим, или на нарах ждать, чтоб снова Россию могилами выгорбил монарх?!
Душу глушу об выстрел резкий. Дальше, в шинели орыт. Рассыпав дома в пулемётном треске, город грохочет. Город горит.
Везде языки. Взовьются и лягут. Вновь взвиваются, искры рассея. Это улицы, взяв по красному флагу, призывом зарев зовут Россию.
Ещё! О, ещё! О, ярче учи, красноязыкий оратор! Зажми и солнца и лун лучи мстящими пальцами тысячерукого Марата!
Смерть двуглавому! Каторгам в двери ломись, когтями ржавые выев. Пучками чёрных орлиных перьев подбитые падают городовые.
Сдаётся столицы горящий остов. По чердакам раскинули поиск. Минута близко. На Троицкий мост вступают толпы войск.
Скрип содрогает устои и скрепи. Стиснулись. Бьемся. Секунда! — и в лак заката с фортов Петропавловской крепости взвился огнём революции флаг.
Смерть двуглавому! Шеищи глав рубите наотмашь! Чтоб больше не ожил. Вот он! Падает! В последнего из-за угла! —вцепился, «Боже, четыре тысячи в лоно твое прими!»
Довольно! Радость трубите всеми голосами! Нам до бога дело какое? Сами со святыми своих упокоим.
Что ж не поёте? Или души задушены Сибирей саваном? Мы победили! Слава нам! Сла-а-ав-в-ва нам!
Пока на оружии рук не разжали, повелевается воля иная. Новые несем земле скрижали с нашего серого Синая.
Нам, Поселянам Земли, каждый Земли Поселянин родной. Все по станкам, по конторам, по шахтам братья. Мы все на земле солдаты одной, жизнь созидающей рати.
Пробеги планет, держав бытие подвластны нашим волям. Наша земля. Воздух — наш. Наши звёзд алмазные копи. И мы никогда, никогда! никому, никому не позволим! землю нашу ядрами рвать, воздух наш раздирать остриями отточенных копий.
Чья злоба надвое землю сломала? Кто вздыбил дымы над заревом боен? Или солнца одного на всех мало?! Или небо над нами мало голубое?!
Последние пушки грохочут в кровавых спорах, последний штык заводы гранят. Мы всех заставим рассыпать порох. Мы детям раздарим мячи гранат.
Не трусость вопит под шинелью серою, не крики тех, кому есть нечего; это народа огромного громовое: — Верую величию сердца человечьего! —
Это над взбитой битвами пылью, над всеми, кто грызся, в любви изверясь, днесь небывалой сбывается былью социалистов великая ересь!
17 апреля 1917 года, Петроград
Такой большой и такой ненужный. «Себе, любимому, посвящает эти строки автор» В. Маяковский
Четыре.Тяжелые, как удар.«Кесарево кесарю — богу богово».А такому,как я,ткнуться куда?Где мне уготовано логово?
Если бы я былмаленький,как океан,-на цыпочки волн встал,приливом ласкался к луне бы.Где любимую найти мне,Такую, как и я?Такая не уместилась бы в крохотное небо!
О, если б я нищ был!Как миллиардер!Что деньги душе?Ненасытный вор в ней.Моих желаний разнузданной ордене хватит золота всех Калифорний.
Если б быть мне косноязычным,как Дантили Петрарка!Душу к одной зажечь!Стихами велеть истлеть ей!И словаи любовь моя —триумфальная арка:пышно,бесследно пройдут сквозь неелюбовницы всех столетий.
О, если б был ятихий,как гром,-ныл бы,дрожью объял бы земли одряхлевший скит.Я если всей его мощьювыреву голос огромный,-кометы заломят горящие руки,бросаясь вниз с тоски.
Я бы глаз лучами грыз ночи —о, если б был ятусклый, как солце!Очень мне надосияньем моим поитьземли отощавшее лонце!
Пройду,любовищу мою волоча.В какой ночибредовой,недужнойкакими Голиафами я зачат —такой большойи такой ненужный?
Анализ стихотворения Маяковского «Себе, любимому, посвящает эти строки автор»
Тяготение к гиперболизации проявляется не только в характеристиках художественного пространства, но в изображении личности героя раннего Маяковского. Лирическое «я» словно вырастает до размеров великана, его фигура представляет собой «глыбу», «жилистую громадину», а голос оглушает окружающий мир мощным звучанием. Гигант из поэмы « Облако в штанах » бесцеремонно становится «бок о бок» с Богом, засыпая «вездесущего» шокирующими предложениями. Получив отказ, герой осмеливается оскорблять и угрожать горним обитателям, копируя повадки уличных хулиганов.
За маской дерзкого самовлюбленного циника скрывается страдальческая душа, жаждущая участия и любви — если не большой, то хотя бы крошечной, «смирного любёночка».
Перечисленные особенности трактовки образа лирического «я» отразились в стихотворении 1916 г., которое автор снабдил длинным эпатирующим названием. Зачин обозначает жизненные проблемы героя-исполина — одиночество, неприкаянность, бесприютность.
Пытаясь преодолеть невзгоды, лирический субъект ищет пути избавления от гнетущих ощущений. Каждый из пяти антикризисных вариантов выделен в отдельную строфу и начинается с условия, выраженного оксюмороном. Малый размер Мирового океана, нищета миллиардера, косноязычие итальянских классиков — все оригинальные сравнения рассчитаны на эпатаж.
Художественные тропы указывают на колоссальные размеры и мощь гиперболизированного образа героя-поэта. Перед ним меркнет солнце, небо кажется «крохотным», земля — истощенной и одряхлевшей, а громовые раскаты — тихими. Крик великана способен низвергнуть с небес кометы, «глаз лучи» — возродить старое «лонце» земли. Для исполнения желаний гиганта недостаточно золотых запасов «всех Калифорний». Его любовь метафорически отождествляется с триумфальной аркой, связанной с многочисленными образами женщин.
В финале появляется неутешительный вывод: великан характеризует себя как «большой» и «ненужный», и оба определения усиливаются анафорой «такой». Поиски счастья не приносят результата, и герой удаляется прочь, «волоча» за собой, как чемодан, «любовищу» — огромное желание быть принятым и любимым. Замечание о неизвестных родителях-Голиафах усугубляет трагическое ощущение одиночества.
Татьяна Яковлева
“Я все равнотебякогда-нибудь возьму -однуили вдвоем с Парижем”
Письмо Татьяне Яковлевой от влюбленного Маяковского.
Эта раскрывает его с еще одной стороны. У него, помимо Лили Брик, конечно, были еще женщины. С одной из них он познакомился в Париже, когда ездил туда на чтения — она из первой волны эмиграции. Звали эту музу Татьяна Яковлева. Полюбил ее, как всегда, страшно. А она его деликатно отвергла. Он отнес весь свой нехилый гонорар за французский «тур» в цветочную компанию и попросил каждый день отправлять ей цветы. И они отправляли. В том числе и во время Второй Мировой. Эти цветы спасли ей жизнь — она меняла их на еду. Потом, конечно, деньги кончились, но она продолжала получать цветы до самой смерти, это было выгодно уже самой цветочной компании. А посыльные неизменно говорили: “От Маяковского”.
Одна из подруг Маяковского Наталья Брюханенко вспоминала: «В январе 1929 года Маяковский сказал, что влюблен и застрелится, если не сможет вскоре увидеть эту женщину». Эту женщину он не увидел. А в апреле 1930 года нажал на курок. Есть ли какая-нибудь связь между этими событиями – точно не скажет никто. Но именно поэтому Татьяну иногда называют последней любовь. Маяковского.
Известность
Владимир Гольцшмидт шёл рядом с Маяковским и рассуждал вслух о своих успехах:
– Вот я всего месяц в Москве, и меня уже знают. Выступаю — сплошные овации, сотни записок, от барышень нет отбою. Как хотите — слава…
Навстречу в гору поднимался красногвардейский патруль. Маяковский слегка отстранил «футуриста жизни», подошёл к краю тротуара и обратился к красногвардейцам:
– Доброе утро, товарищи! Из ряда красногвардейцев ответили дружно и весело:
– Доброе утро, товарищ Маяковский! Поэт повернулся к «футуристу жизни» и, усмехаясь, сказал:
– Вот она, слава, вот известность… Ну, что ж! Кройте, молодой человек.
Политехнический институт, Владимир Маяковский выступает на диспуте о пролетарском интернационализме:
– Среди русских я чувствую себя русским, среди грузин я чувствую себя грузином…
Вопрос из зала:
– А среди дураков?
Ответ:
– А среди дураков я впервые.
“Кто хочет получить в морду?”
Футурист Маяковский был известен грубыми выходками и необычным внешним видом. “Вот его знаменитая желтая кофта и дикарская раскрашенная морда, но сколь эта морда зла и мрачна! — писал Иван Бунин. Как-то раз он вышел на эстраду «читать свои вирши публике, собравшейся потешиться им: выходит, засунув руки в карманы штанов, с папиросой, зажатой в углу презрительно искривленного рта. Он высок ростом, статен и силен на вид, черты его лица резки и крупны, он читает, то усиливая голос до рева, то лениво бормоча себе под нос; кончив читать, обращается к публике уже с прозаической речью: «Желающие получить в морду благоволят становиться в очередь».
Смерть…
14 апреля 1930 г. «Красная газета» сообщила: «Сегодня в 10 часов 15 минут в своей рабочей комнате выстрелом из нагана в область сердца покончил с собой Владимир Маяковский. Прибывшая „скорая помощь“ нашла его уже мертвым. В последние дни В.В.Маяковский ничем не обнаруживал душевного разлада и ничего не предвещало катастрофы»
На следующий день после смерти поэта в газетах было опубликована его предсмертная записка. Отрывок из той самой записки:
«Всем. В том, что умираю, не вините никого и, пожалуйста, не сплетничайте. Покойник этого ужасно не любил. Мама, сестры и товарищи, простите — это не способ (другим не советую), но у меня выходов нет. Лиля — люби меня. Товарищ правительство, моя семья — это Лиля Брик, мама, сестры и Вероника Витольдовна Полонская. Если ты устроишь им сносную жизнь — спасибо. Начатые стихи отдайте Брикам, они разберутся. Как говорят — „инцидент исперчен“, любовная лодка разбилась о быт. Я с жизнью в расчете и ни к чему перечень взаимных болей, бед и обид. Счастливо оставаться. Владимир Маяковский.»
из
Такой большой и такой ненужный песня. Текст песни(слова) VERBEE – Ненужный
Друзья! Обращаем Ваше внимание: чтобы правильно исправить текст песни, надо выделить как минимум два слова
:Мы свалим в темноту, где нас с тобой не найдут.Одинаковые люди всё время о чём-то лгут.Я так хочу взять и всё это зачеркнуть.Одинаковые люди всё время что-то несут.
Я приеду к тебе утром. Детка, жди меня дома.Давай, на минуту вырубим телефоны.Я такой уставший от этой взрослой жизни.Дай мне зажигалку, я выкурю все сижки.
:И мои колонки заиграют новый трек.У меня уже нет сил, но я — сильный человек.Мне так хочется уснуть и не просыпаться вовсе,Но я улыбаюсь, даже в эту осень.
:Я такой большой и никому ненужный.Кинь в меня сигарету, мне так будет лучше.Я такой большой, но бегаю по лужам.Мне так хорошо, даже если я простужен.
Я такой большой и никому ненужный.Кинь в меня сигарету, мне так будет лучше.Я такой большой, но бегаю по лужам.Мне так хорошо, даже если я простужен.
:Мои старые кроссовки несут меня домой.Телевизор говорит, что я какой-то не такой.И сегодня выходной, я проведу его один.Ты сказала, я плохой – и тебя я удалил (о-о!)
Не надо делать со мной так (о-о!)Люди думают, что счастье на Лазурных берегах (о-о!)А для меня это пустяк;Моё счастье — в твоих белых волосах.
:И мои колонки заиграют новый трек.У меня уже нет сил, но я — сильный человек.Мне так хочется уснуть и не просыпаться вовсе,Но я улыбаюсь, даже в эту осень.
:А давай просто помолчим…Может, я, всё-таки, нужен тебе? А?
:Я такой большой и никому ненужный.Кинь в меня сигарету, мне так будет лучше.Я такой большой, но бегаю по лужам.Мне так хорошо, даже если я простужен.
Я такой большой и никому ненужный.Кинь в меня сигарету, мне так будет лучше.Я такой большой, но бегаю по лужам.Мне так хорошо, даже если я простужен.
Такой большой и такой ненужный маяковский. Такой большой и такой ненужный
В конце 1922 года Брик выгнала Маяковского, запретив ему три месяца видеть ее, звонить и писать. Новый год он встретил в одиночестве в своей комнате в Лубянском проезде:”Теперь я чувствую, что меня совсем отодрали от жизни, что больше ничего и никогда не будет. Жизни без тебя нет. Я сижу в кафе и реву. Надо мной смеются продавщицы…”. 
В какой ночи,бредовой,недужной,какими Голиафами я зачат, -такой большойи такой ненужный? 
Заставить страдать Маяковского была идея не Лили, а Осипа Брика. Он утверждал, что не счастье, а любовные переживания помогают творить и создавать великие произведения:- Это проверено веками, – говорил он.- Страдать Володе полезно, он помучается и напишет хорошие стихи, – вторила мужу Лиля. 
А Маяковскому оставалось только обреченно подпевать их семейному дуэту: Еслиячего написал,есличегосказал – тому винойглаза-небеса,любимоймоейглаза.Круглыеда карие,горячиедо гари. 
Короче, и века, и Брики не ошиблись. Депрессия Маяковского оказалась плодотворной: в новогоднюю ночь, чокнувшись рюмкой с Лилиной фотографией, он начал писать поэму “Про это”. Чуть позже – поэму “Люблю”. Потом еще, еще и еще его больное сердце выкапывало кровавые лесенки стихов с посвящением Лиле.
У прочих знаю сердца дом я.Оно в груди – любому известно!На мне жс ума сошла анатомия.Сплошное сердце -гудит повсеместно. А потом он погиб. Не от болезни и не от революционных метаний, а от простой человеческой недолюбленности – банальной и бессмертной, которая убила и убьет еще много-много сердец. Больших и ненужных.
Такой разный Маяковский: романтик, хулиган и революционер
Собственно, это море свиста и негодования и было не только ожидаемой, но и желанной реакцией на творчество кубофутуристов — отсюда громкие заявления, богоборчество, нецензурщина, общественный вызов. Стряхнуть с языка все поэтические «красивости», мертвые и не несущие более ни смысла, ни образа, и с помощью такой вот «шоковой терапии» возродить язык чистый, четкий и прикладной.
Нате!
Через час отсюда в чистый переулок вытечет по человеку ваш обрюзгший жир, а я вам открыл столько стихов шкатулок, я — бесценных слов мот и транжир. Вот вы, мужчина, у вас в усах капуста Где-то недокушанных, недоеденных щей; вот вы, женщина, на вас белила густо, вы смотрите устрицей из раковин вещей. Все вы на бабочку поэтиного сердца взгромоздитесь, грязные, в калошах и без калош. Толпа озвереет, будет тереться, ощетинит ножки стоглавая вошь. А если сегодня мне, грубому гунну, кривляться перед вами не захочется — и вот я захохочу и радостно плюну, плюну в лицо вам я — бесценных слов транжир и мот.
1913
Путешествие по местам Маяковского
19 июля отмечается 126-летие со дня рождения поэта
Фото: Юлия Радкевич/ «Петербургский дневник»
«Какими Голиафами я зачат – такой большой и такой ненужный?» – задавался вопросом Владимир Маяковский. 19 июля празднуется его 126-летие. В честь этой даты «Петербургский дневник» собрал важные для поэта места в Петербурге.
Большой проспект Петроградской стороны, 45.
Адрес, на котором остановился Владимир Маяковский, когда впервые посетил Петербург. Чтобы продумать свои планы, он переночевал у адвоката Спандикова, а уже утром отправился в «Гилейский форт Шаброль».
Фото: Юлия Радкевич/ «Петербургский дневник»
Улица Воскова, 8
Раньше эта улица называлась Большой Белозерской. Здесь находился «Гилейский форт Шаброль» – пристанище футуристов, а на деле – квартира студента Николая Бурлюка и секретаря объединения футуристов «Гилея» Антона Безваля. Владимир Маяковский появился в ней в ноябре 1912 года. Район считался достаточно бедным – здесь жили рабочие с заводов и фабрик, недорогие лекари и студенты.
По воспоминаниям поэта Георгия Иванова: «Жили коммуной в пустой и холодной квартире… Мебели не было – сидели на чемоданах, спали на соломе… С утра пили водку – кофе в их коммуне не полагалось. Пепел стряхивали в тарелку с закуской, а потом туда же – и окурки. За этим тщательно следит Крученых».
Сам Маяковский соответствовал атмосфере жилища Гилейского форта. Как описывал поэт Бенедикт Лившиц, сравнивая его с анархистом-бомбометателем и участником шайки разбойников: «У него были размашистые, аффектированно резкие движения, традиционный для всех оперных злодеев басовый регистр и прогнатическая нижняя челюсть, волевого выражения которой не ослабляло даже отсутствие передних зубов, сообщающее вялость всякому рту».
Фото: Юлия Радкевич/ «Петербургский дневник»
Улица Жуковского, 7
Московская пара Лиля и Осип Брик снимали здесь квартиру 42 – она находилась на верхнем этаже дворового флигеля, но зайти в нее можно было с улицы. В ней располагались три комнаты с окнами во двор и длинным коридором.
Маяковского привела сюда приятельница Эльза Каган – сестра Лили. «Июль 1915 года, радостнейшая встреча. Знакомлюсь с Л.Ю. и О.М. Бриками», – позже опишет поэт это в автобиографии «Я сам». Тогда же он прочитал свою поэму «Облако в штанах».
В воспоминаниях Лилии Брик осталось описание Маяковского на этой встрече: «Изумительные стихи, голос, плечи, глаза – все изумительное. Это было то, о чем давно мечтали, чего ждали. Последнее время ничего не хотелось читать. Вся поэзия казалась никчемной – писали не те, и не так, и не про то, – а тут вдруг и тот, и так, и про то». Позже он снял в этом доме комнату, чтобы жить поближе к Лиле.
Фото: Юлия Радкевич/ «Петербургский дневник»
Улица Маяковского, 52
Раньше улица еще не знала, что получит имя известного поэта, разве что могла на это надеяться. Так и называлась – Надеждинской. Здесь поэт жил в комнате на предпоследнем этаже. Именно в этом здании родились такие поэмы, как «Флейта-позвоночник», «Человек» и «Война и мир».
А в 1916 году поэт решил покончить с собой здесь, выстрелив из пистолета, – перед этим он позвонил Лиле Брик и сказал: «Я стреляюсь. Прощай, Лилик». Но судьба решила иначе: оружие дало осечку, поэтому Маяковский прожил на 14 лет дольше.
Также на здании появилась мемориальная доска, золотыми буквами рассказывающая о том, что Маяковский прожил здесь три года.
Фото: Юлия Радкевич/ «Петербургский дневник»
Пересечение улицы Маяковского и Некрасова
Здесь можно посмотреть в гранитные глаза поэта после путешествия по его местам. Постамент поставлен спустя 46 лет после смерти Маяковского. Пройти мимо не удастся – бюст стоит на высоте 3,4 метра. Его взгляд направлен на одноименную улицу. Сделано ли это специально – неизвестно.
Работу над памятником провели архитектор В.П. Литвяков и скульптор А.Б. Пленкин.
Фото: Юлия Радкевич/ «Петербургский дневник»
