Личная жизнь
В биографии Довлатова было два официальных брака и одни неформальные отношения. Первой супругой писателя стала Ася Пекуровская. С ней мужчина познакомился еще в студенческие годы.
Сергей Довлатов и Ася Пекуровская
Брак продлился всего 8 лет, после чего супруга предпочла более успешного литератора. Довлатов не хотел ее отпускать, обещал покончить с собой, а затем и вовсе чуть не убил.
Ася Пекуровская — первая жена Сергея Довлатова
После расставания стало известно, что женщина была беременна. В 1970-м родилась дочь, Мария Пекуровская.
Очень скоро в личной жизни Сергей Довлатова появилась Елена Ритман. Волевая, жесткая женщина. В этом браке родилась дочь супругов Екатерина. После развода Ритман переехала в США.
Елена Ритман, жена Сергея Довлатова
Сергей Довлатов с женой Еленой Ритман
Некоторое время писатель жил с Тамарой Зибуновой в фактическом браке. В 1975-м от этого союза родилась дочь Александра. Отношения, однако, были короткими.
Тамара Николаевна Зибунова
С. Довлатов и Тамара Зибунова
После эмиграции в Штаты, Довлатов вновь женился на Елене Ритман. В 1981-м в семье появился второй ребенок, которого назвали Николай (Николас) Доули.
Сергей Довлатов с сыном Николасом Доули
Екатерина Довлатова (дочь С. Довлатова) слева и Елена Ритман справа
Довлатов безумие становится нормой. 25 самых лучших цитат Сергея Довлатова
Cамые интересные цитаты и высказывания о человеке, жизни и любви, одного из самых популярных, и читаемых русскоязычных писателей
«Завистники считают, что женщин привлекают в богачах их деньги. Или то что можно на эти деньги приобрести. Раньше и я так думал, но затем убедился, что это ложь. Не деньги привлекают женщин. Не автомобили и драгоценности. Не рестораны и дорогая одежда. Не могущество, богатство и элегантность. А то, что сделало человека могущественным, богатым и элегантным. Сила, которой наделены одни и полностью лишены другие».
Сергей Довлатов — один из самых знаменитых и читаемых русскоязычных писателей конца ХХ века. Его книги переведены на огромное количество языков. Многие его повести и рассказы — экранизированы. Невероятно юмористическая и одновременно печальная проза Довлатова стала классикой и, как почти всякая классика, ушла в народ в виде пословиц и поговорок. Большой свой период жизни находясь в эмиграции, он издал около двенадцати книг.
В книгах Сергея Донатовича нет праведников, потому что нет в них и злодеев. Его мысль проста и благородна: рассказать, как странно живут люди — то печально смеясь, то смешно печалясь. Сергей знает, что и рай, и ад — находится внутри нас самих.
Клубер собрал самые лучшие цитаты и высказывания Сергея Довлатова о человеке, жизни и любви:
- Порядочный человек, это тот, кто делает гадости без удовольствия.
- Большинство людей считает неразрешимыми те проблемы, решение которых мало их устраивает.
- Человек привык себя спрашивать: кто я? Там ученый, американец, шофер, еврей, иммигрант… А надо бы всё время себя спрашивать: не говно ли я?
- Интродукция затянулась. Мы должны переспать или расстаться.
- Когда человека бросают одного и при этом называют самым любимым, делается тошно.
- Всю жизнь я дул в подзорную трубу и удивлялся, что нету музыки. А потом внимательно глядел в тромбон и удивлялся, что ни хрена не видно.
- Мы без конца ругаем товарища Сталина, и, разумеется, за дело. И все же я хочу спросить — кто написал четыре миллиона доносов?
- Единственная честная дорога — это путь ошибок, разочарований и надежд.
- Чего другого, а вот одиночества хватает. Деньги, скажем, у меня быстро кончаются, одиночество — никогда…
- Это безумие — жить с мужчиной, который не уходит только потому, что ленится…
- Я шел и думал — мир охвачен безумием. Безумие становится нормой. Норма вызывает ощущение чуда.
- Знаешь, что главное в жизни? Главное то, что жизнь одна. Прошла минута, и конец. Другой не будет…
- Чем безнадежнее цель, тем глубже эмоции.
- Любовь — это для молодежи. Для военнослужащих и спортсменов…А тут все гораздо сложнее. Тут уже не любовь, а судьба.
- «Главное в книге и в женщине — не форма, а содержание…» Даже теперь, после бесчисленных жизненных разочарований, эта установка кажется мне скучноватой. И мне по-прежнему нравятся только красивые женщины.
- Я предпочитаю быть один, но рядом с кем-то…
- Я давно уже не разделяю людей на положительных и отрицательных. А литературных героев — тем более. Кроме того, я не уверен, что в жизни за преступлением неизбежно следует раскаяние, а за подвигом — блаженство. Мы есть то, чем себя ощущаем.
- Целый год между нами происходило что-то вроде интеллектуальной близости. С оттенком вражды и разврата.
- Живется мне сейчас вполне сносно, я ни черта не делаю, читаю и толстею. Но иногда бывает так скверно на душе, что хочется самому себе набить морду.
- Я думаю, у любви вообще нет размеров. Есть только — да или нет.
- Человек человеку — всё, что угодно… В зависимости от стечения обстоятельств.
- Нормально идти в гости, когда зовут. Ужасно идти в гости, когда не зовут. Однако самое лучшее — это когда зовут, а ты не идешь.
- Семья — это если по звуку угадываешь, кто именно моется в душе.
- «Жизнь прекрасна и удивительна! » — как восклицал товарищ Маяковский накануне самоубийства.
- Я не буду менять линолеум. Я передумал, ибо мир обречён.
Творчество
Творческая биография Сергея Довлатова началась еще в далекие 50-е. Писать он стал с ранних лет. В первый период своей жизни мужчина трудился на ниве поэзии. Только после возвращения из армии он взялся за прозу. Однако, несмотря на талант и природную одаренность, ни один издатель не соглашался печатать его произведения.
Глубокие мысли, необычные образы, которые Довлатов создавал в литературе, противоречили позиции советского государства.
Довлатов в эмиграции
Идеи, которые писатель старался продвинуть, были слишком крамольными. Потому, несмотря на поддержку, печатать Довлатова не решался практически никто.
Тогда он начал публиковать свои произведения в эмигрантской среде, за границей. Но это было не менее опасно. Давление на писателя становилось все сильнее. Сначала его исключили из Союза журналистов.
Фактически, это был полный запрет на профессию. Примерно в то же время при участии КГБ была уничтожена набранная рукопись романа «Пять углов». В счет он так и не вышел.
После эмиграции дела стали налаживаться. В 1977 году в свет выходит роман «Невидимая книга». Затем рассказы и полноформатные произведения писателя начали публиковать одно за другим. Довлатов стал уважаемым и признанным литератором. С этого момента он, наконец, поверил в свои силы.
В 1986 году вышел повесть Довлатова на злободневную тему эмиграции. Произведение называлось «Иностранка». Литературу за авторством известного прозаика издавали регулярно.
Особой популярностью пользовались сборники рассказов «Зона: Записки надзирателя», «Чемодан», «Соло на ундервуде», «Наши», «Компромисс». Всего в эмиграции Довлатов провел 12 лет.
Именно на эти годы приходится пик его творческой карьеры и развития. Из-под пера известного литератора вышло больше десятка произведений.
Третья эмиграция
В чем этическая специфика тоталитарной системы? Идея, совращенная властью, становится господствующей идеологией. Мораль, развращенная идеологией, становится просто-напросто метафизической блядью. Простой человек утрачивал в сердце непреложность морального закона. А кто все-таки осознавал в себе действие кантовского категорического императива, то направление нравственного вектора указывало путь прочь – к исходу из действительности. Исход шел двумя путями: отказ от иллюзий (внутренняя эмиграция) и отъезд за границу (третья эмиграция). Довлатов прошел оба этапа.
Третья эмиграция разительно отличалась от предыдущих. Эмигранты первой волны – изгнанники, второй – беглецы, третьей – отщепенцы. Есть один аспект, который остался в полемике незамеченным. Третья эмиграция – социологическая лаборатория. Независимо от намерений государства и мотивов эмигрантов, история выбирала наиболее мобильных и наименее лояльных из советских граждан и помещала их в свободу, чтобы на опытных образцах проверить методы десоветизации. Плохие хорошие люди были первопроходцами нового исторического этапа. Аутсайдеры социализма, они составляли авангард наступающей эпохи. Которая оказалась, увы, не многим лучше предыдущей…
Новый американец (так называлась газета, основанная в Нью-Йорке Довлатовым) был экспериментальной антропологической моделью – прообразом нового русского (как окрестили строителей капитализма в России).
Видовое отличие этого типа в его аморализме. Это не значит, что герои переходного времени были моральными уродами. Хотя среди них были всякие. Но в социологическом смысле это было поколение, чья нравственность опиралась непосредственно на суровый эмпирический опыт, не имея за собой никакой опосредующей этической традиции. В качестве моральной философии у поколения экспатриантов, потерявших родину в реальном или только в символическом смысле, была литература. Поэтому на суде времени Довлатов – главный свидетель защиты. Он едва ли не единственный, у кого при радикальной перемене эмпирики не поменялся экзистенциал. Каким он был, таким остался. Уже навсегда.
Ещё требует изъяснения место Довлатова в русской литературе и его значение в контексте времени. Филолог Игорь Сухих выстроил своего рода литературоведческую триаду: Если литературные парадигмы ПОЭТ– ПИСАТЕЛЬ – ЛИТЕРАТОР заполнить конкретными именами, сегодняшний ряд выстроится такой: БРОДСКИЙ – СОЛЖЕНИЦЫН – ДОВЛАТОВ. Всех троих приютила Америка. Где их пути разошлись. Солженицын в эмиграции жил в вермонтском отчуждении как в анклаве; Бродский и Довлатов существовали в контексте среды. Как сказал литературовед Александр Генис, – Бродский и Довлатов превратили изгнание в точку зрения, отчуждение – в стиль, одиночество – в свободу. Но если Бродский в своей особости вышел в открытое культурное пространство, Довлатов как обыватель и как писатель оставался в экзистенциальной зоне русской диаспоры. Забота Довлатова проще; она о земном. Довлатов – очевидец и летописец исторического исхода советских людей из одной эпохи в другую. Совсем другую. Марш одиноких – так называлась одна из его главных книг. Этот оксюморон раскрывает парадоксальную суть события: во множестве исходящих каждый был сам по себе, а судьба была общей. Хотя и очень разной…
Акакий Акакиевич в вельветовых шлепанцах
Товарищи по цеху отмечали, что он был самым «литературным» из сотен литераторов. Конечно, это касалось не только стилистики или сюжетов. Ставший кумиром бездельников по обе стороны океана, Довлатов не исчерпывается суммой анекдотов: он — последний большой русский писатель, вышедший из гоголевской шинели, потому что именно ему пришлось закрывать одну из ключевых тем литературы XX века — тему человеческой катастрофы.
Прошедший век породил плеяду литераторов, занятных «поисками утраченного времени» и описывающих обреченное на провал противоборство маленького, самолюбивого человека с механистичной, теряющей душу действительностью. Это, конечно, Франц Кафка с его альтруистичным Грегором Замзой, превратившимся в насекомое; Кнут Гамсун, обрекший своего героя на голод в процветающем Осло; Венедикт Ерофеев, отправивший легкомысленного Веничку на крестные муки. Довлатов — из их числа. Его тексты — не про комедию нелепых положений, они — про обреченность человека на мелочное собирательство напрасных хлопот, про иллюзии и разочарование в мире победившего конформизма.
Фото: РИА Новости/Алексей Даничев
Довлатов не без печали отмечал, что «когда-то человек гордился своими рысаками, а теперь… вельветовыми шлепанцами из Польши». Когда-то — мечтал покорить мир, а теперь надеется получить небольшую прибавку к зарплате и повышение по службе. Этой мечте не суждено сбыться в силу довлатовской драматургии — и вот купивший в кредит пиджак кофейного цвета Башмачкин поздних семидесятых ловким движением ноги вышибает из рук высокопоставленной дамы мельхиоровый поднос. Или собака заглядывает в радиорубку. «Труженики села рапортуют…» — «Гав! Гав!»
Зачисленный в диссиденты и антисоветчики, он ежился от благоговения перед иностранцами. Смеялся над американскими порядками и над тем, что США, имевшие возможность отправиться к звездам, решили ограничиться борьбой с курильщиками…
Довлатов-персонаж стал выразителем саркастического, романтичного и меркантильного мира поколения, которое впоследствии назовут «последним советским». Главной своей ошибкой Довлатов считал надежду стать веселым и счастливым. Он верил в тепло и магию момента, сочетал хулиганские байки с щемящей сентиментальностью, а анекдоты эмигрантской жизни — со «сказом о неразделенной, фатальной и безответной любви».
Слава на чужбине
Путь в США, как у многих эмигрантов того времени, шел через европейские столицы в Нью-Йорк. И здесь не обошлось без приключений. Остановившись в Варшаве, пьяный Довлатов был задержан полицией и умудрился попасть в медицинский вытрезвитель.
Но очутившись в Америке, он проявил незаурядную энергию. Поселился в Нью-Йорке, где стал главным редактором “лихой и либеральной” еженедельной газеты “Новый американец”. Она быстро завоевала популярность в эмигрантской среде. Стали выходить книги его прозы.
К середине 1980-х годов Довлатов добился стабильного читательского успеха, печатался в престижных американских журналах. За 12 лет эмиграции издал двенадцать книг в США и Европе. В Советском Союзе писателя в это время знали только по “самиздатовским” произведениям и его авторской передаче на Радио “Свобода”.
“Творческие запои” регулярно чередовались с запоями алкогольными, которые Довлатов ненавидел и пытался с ними бороться. Он не пил месяцами, но водка терпеливо ждала своего часа, а сам Довлатов “помнил о Ней, проклятой, с утра до ночи”. Некоторые авторы предполагают, что пьянство не повлияло на его творчество, но они вряд ли были правы. Да и сам характер “запойного сочинительства” свидетельствовал о наличии склонности к зависимому поведению во всех его ипостасях.
Тяжелые алкоголизации не могли пройти без негативных последствий для писателя. В какой-то момент Довлатов понял, что писать ему больше не о чем. Его фраза “У Бога добавки не просят” звучит как приговор самому себе. Довлатов покончил с собой вполне ожидаемым способом — утопил себя в водке. Он пил, прекрасно сознавая, что каждый следующий запой может оказаться роковым, так как врачи уже диагностировали у него цирроз печени.
В свой последний запой Довлатов входил “медленно и неохотно, как танкер в устье”. Он целыми днями лежал на диване и пил одну бутылку водки за другой. Как только очередная бутылка кончалась, кричал: “Лена! Водки!” — и жена вынуждена была бежать в магазин, потому как из-за малейшего промедления Довлатов начинал крушить посуду и мебель.
Выход из запоя иногда проходил с галлюцинаторными расстройствами. “Возвращение к жизни”, которое он всегда осуществлял с помощью больших количеств молока, в последний раз не удалось. Не дожив до пятидесяти лет, Сергей Довлатов умер от сердечной недостаточности в машине “скорой помощи” по дороге в больницу.
Богема в шлепанцах
Сергей Донатович Довлатов (1941-1990) — русский прозаик и журналист, слава которого возникла после его эмиграции в США в 1978 году. В России Довлатова стали издавать и экранизировать только после 1990 года. По рождению Довлатов принадлежал к узкому кругу ленинградской литературно-артистической элиты.
Отец — театральный режиссер, мать — литературный корректор. Возможно, поэтому избалованный рафинированной интеллектуальностью домашней среды Сергей плохо учился в школе. Впрочем, это не редкость у талантливых людей. В книге “Ремесло” он писал о себе:
Его школьный друг Д. Н. Дмитриев вспоминает:
По всей вероятности, здесь можно предположить наличие неустойчивых и возбудимых черт характера, сформированных как на фоне врожденного предрасположения, так и в связи с особенностями воспитания.
Некоторое пренебрежение общепринятыми нормами поведения с годами переросло в богемность, которая осталась у писателя в крови до конца жизни. Так, уже будучи взрослым человеком, “Сережа регулярно выходил в наш двор в махровом халате и в шлепанцах. В сопровождении фокстерьера Глаши он направлялся к пивному ларьку, который находился неподалеку от нас. Конечно, такое поведение могло шокировать многих обитателей нашего дома”.
В 1959 году Довлатов поступил на отделение финского языка филологического факультета Ленинградского государственного университета. Проучился он там два с половиной года, подружившись с будущим лауреатом Нобелевской премии Иосифом Бродским. Но безалаберность взяла свое: в 1961 году Довлатов был исключен из университета за неуспеваемость.
Воспоминание автора, относящееся к этому периоду, из книги “Ремесло”:
Как обычно происходило в таких случаях, Довлатова сразу призвали в армию, и он три года служил во внутренних войсках.
Как любой талантливый человек, это не самое легкое время своей жизни он использовал для творчества. По воспоминаниям Иосифа Бродского, Довлатов вернулся из армии, “как Толстой из Крыма, со свитком рассказов и некоторой ошеломленностью во взгляде”.
Интуитивно выбранный путь новеллиста оказался той самой дорогой, которая позволила Довлатову реализовать себя и привела к заслуженной славе. Он поступает на факультет журналистики того же Ленинградского университета, из которого когда-то был исключен, печатается в студенческой многотиражке, а в журнале “Костер” появляются его первые рассказы.
Немного ненависти[править]
…Литература Довлатова оказалась идеальной литературой среднего вкуса для среднего класса. |
Что я думаю сегодня о его творчестве? В сущности, думаю то же, что и в 1980-е годы. Что писателю Довлатову не хватает градусов души. Что раствор его прозы не крепкий и не обжигающий. Самая сильная литература ― это трагическая литература. Тот, кто не работает в жанре трагедии, обречен на второстепенность, хоть издавай его и переиздавай до дыр. И хоть ты уложи его могилу цветами. Ну а что, это справедливо. Только самое жгучее, самое страшное, самое разительное выживет в веках. Со слабыми огоньками в руке не пересечь великого леса тьмы. |
Талант и пьянство
Литературное творчество Довлатова отличается большим своеобразием. Жажда неповторимости доходила в нем до курьезов. Например, он придумал себе такие “литературные вериги”: чтобы ни в одной фразе не было двух слов, начинающихся на одну и ту же букву.
Характерными чертами довлатовской прозы являлись краткие предложения и отсутствие в тексте метафор. Именно поэтому Довлатова так легко было переводить на иностранные языки, и, возможно, этим не в последнюю очередь объясняется его популярность среди американских читателей. Другими словами, он имел свой узнаваемый и неповторимый стиль талантливого писателя.
В наше время книги Довлатова — “Зона”, “Чемодан”, “Заповедник”, “Рассказы” — включены в перечень 100 книг, рекомендованных Министерством образования и науки России к самостоятельному прочтению школьниками. В Нью-Йорке именем Довлатова названа улица в районе Форест-Хилс боро Куинс.
Запойное пьянство и наличие похмельного синдрома, безусловно, свидетельствуют о наличии у Довлатова алкогольной зависимости. Последняя со временем стала усиливаться как аффективными колебаниями, так, возможно, и творческим кризисом. В очередной раз мы сталкиваемся с жизненной ситуацией, когда талант не в состоянии противостоять болезни, когда алкоголь жестоко расправляется с творческой личностью.
ДИАГНОСТИЧЕСКОЕ ПРЕДПОЛОЖЕНИЕ
Синдром зависимости от алкоголя с аффективными колебаниями.
Предрасполагающими факторами в данном случае явились, с одной стороны, личностные особенности: черты неустойчивого настроения и возбудимости, дистимии, излишняя оппозиционность и самоуверенность. Именно такое стечение психолого-психопатологических обстоятельств и послужило толчком и основанием для возникновения, развития и становления алкогольной зависимости.
Но важно отметить другое. Только благодаря творческому таланту, играющему смыслообразующую роль, жизнь Довлатова не рухнула в самом начале его пути
Именно талант компенсировал саморазрушительные тенденции, присущие алкогольной зависимости, помогал самореализации и тем самым удерживал его в обществе.
Ему прощали пьянство, поскольку вне запоев он творил. И, как бывает в подобных случаях, алкоголизм считали “назойливой мухой”, мешающей таланту. Но клиника алкогольной зависимости имеет свое течение. И когда эйфоризирующее и стимулирующее действие спиртного сменилось астенизирующим и угнетающим, вот тогда и появилось ощущение “исчерпанности ресурсов”. Талант в очередной раз оказался бессилен перед хроническим алкоголизмом.
Источники
- Генис А. А. Частный случай: филологическая проза. М. : АСТ, Астрель, 2009. С. 80, 118, 211, 214-215.
- Довлатов С. Д. Собрание сочинений в 4 тт. / Сост. А. Ю. Арьев. СПб : Азбука, 2001.
- Ефимов И. Неповторимость любой ценой // Малоизвестный Довлатов. Сборник. СПб : Журнал “Звезда”, 1995.
- Ковалова А., Лурье Л. Довлатов. СПб : Амфора, 2009.
- Попов В. Г. Довлатов. М. : Молодая гвардия, 2010.
- Цитаты приводятся по: Довлатов С. Д. Собрание сочинений в 4 тт. / Сост. А. Ю. Арьев. СПб : Азбука, 2001.
Примечания
- Авторство Сергея Довлатова не подтверждено, есть гипотеза, что это выражение Геннадия Шпаликова и звучит оно: «С утра выпил — весь день свободен!» Тем не менее, в «Компромиссе» встречается.
Довлатов — наше всё! | ||||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
|
Довлатов. Матеrиал из Луrкомоrья — евrейской rасовой энциклопедии. | ||||||||||||||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
|
Сергей Довлатов — биография
Сергей Довлатов — советский писатель, крупный литератор 20-го века. По многим оценкам, он был и остается одним из самых читаемых и цитируемых прозаиков второй половины предыдущего столетия.
Несмотря на природный талант, умения и одаренность, Довлатов долгое время был не уверен в себе. Он не мог решить, чем ему заниматься. Во многом такая ситуация были обусловлена особенностями времени.
В Советском Союзе он был недостаточно популярен. А после изменения мировоззрения, службы в армии, и вовсе потерял все шансы на публичность. Спецслужбы начали изымать набранные произведения, уничтожать их.
В результате Сергей Довлатов дошел до края. Его начали воспринимать как угрозу советскому строю. Последствия были очевидными. Спасая свою жизнь, писатель переехал в Соединенные Штаты.
Здесь он сошелся с местными советскими эмигрантами. Познакомился со многими коллегами по цеху. Только после переезда он стал популярным литератором, чего не мог добиться на родной земле.
После смерти Довлатова его литература стала еще более популярной. Многие произведения разошлись на цитаты. Чтобы российское государство признало творчество писателя, пришлось ждать едва ли не половину века.
Только после перестройки и радикальной смены системы, литература из-под пера Довлатова стала разрешенной. А некоторые произведения и вовсе попали в рекомендованные для изучения в рамках внеклассного чтения.
ЛИШНИЙ СМЕШНОЙ ЧЕЛОВЕК
Главная проблема человека в том, что его суть не соответствует его участи. И трудно сказать, что хуже – когда человеку не по плечу выпавший жребий, или, наоборот, когда ему тесно в отведенных рамках. Когда человек не находит места, это – трагично… или комично. Человек не у дел – лишний человек. Человек невпопад – смешной человек.
В русской литературе галерея лишних людей богата хрестоматийными образами: Онегин, Печорин и так далее… герои нашего времени мыкают горе от ума. Однако у пафосной позы в действительности есть гротескная тень. Смешной человек, выпущенный в нашу словесность воображением Гоголя, стал комическим негативом трагического героя. Вся вопиющая нелепость нашей жизни – сон смешного человека (так называется повесть Достоевского). Сон наяву. В довлатовском “Соло на Ундервуде” (1980) есть мимолетное рассуждение о том, сколько времени нужно, чтобы раскрыть тему лишнего человека. Как оказалось – всю жизнь. Инновация Довлатова – контаминация двух архетипов русской классики, казалось бы несовместных: лишнего человека и смешного человека. В его персонажах две эти ипостаси составляют одну личность. В каждом Дон Кихоте Довлатов усматривает Санчо Пансу. И наоборот.
Предметом сатирического рассмотрения в творчестве Довлатова является прежде всего он сам – лишний в литературе писатель и выданный на потеху читателю смешной персонаж. Его лирический герой – сам Довлатов. Он же Алиханов, он же Далматов, он же Кошиц. Его собственный образ в текстах мистифицируется и мифологизируется. Вплоть до того, что возникают подозрения… да был ли Довлатов на самом деле? или его сочинили его персонажи? Пожалуй, такого радикального отказа от позиции авторского превосходства не найти ни у кого из больших писателей. Тем более, работающих в автобиографическом жанре. Хотя применительно к довлатовскому канону это определение жанра можно применить с большой натяжкой. Его изданные книги в каком-то смысле не законченные книги, а подготовительный материал к главной книге. Которую он не намеревался писать. Однако написал. Эту итоговую книгу читатель собирает в уме из фрагментов. Оттого при чтении Довлатова возникает счастливое чувство сопричастности к его творчеству.
Художественный метод Довлатова можно с полным правом назвать реализмом. Реальность в тексте репрезентируется, рецензируется, редактируется – но не подгоняется к выводу. Вывода из действительности нет. Как нет и выхода. Жизнь лишена сюжета. Стиль его письма не так прост, как точен и ясен. Эта проза, кажущаяся небрежной, на самом деле поработана до каждой запятой. Форма надежнее вмещает содержание, будучи незаметной. Так хорошая водка в чистом стакане как бы утрачивает видимость, сосредотачивая сущность. Хотя сам Довлатов, избегавший коварства метафор, вряд ли бы принял это сравнение на свой счет. Особенность его стиля – необязательность фабулы и завершенность фразы В прообразе формы можно различить маргинальные жанры мирового фольклора, былички, анекдоты. Своими средствами он пользовался так удачно, что даже очевидцы начинали сомневаться в своих воспоминаниях. Историю о том, как прозаик Андрей Битов дал в морду поэту Андрею Вознесенского, им обоим так и не удалось опровергнуть, как ни божились оба, что не было этого.
У Довлатова, хроникера абсурда, много великих предшественников. Петроний. Рабле. Гоголь. Хармс. Есть два способа говорить об абсурде: негативный и позитивный. Довлатов как сквозной персонаж Довлатова – незаконный потомок бравого солдата Швейка: он преодолевает последствия экзистенциального поражения, преобразуя страшное в смешное. Какова цель его творчества, помимо внутренней целесообразности искусства? Может быть, он намеренно проговорился в рецензии на чужую книгу: она пробуждает добрые чувства в тех из нас, кто еще способен на это. Когда так, эта внеположная цель оправдывает любые художественные средства.
Большой маленький человек
Главным персонажем Довлатов сделал самого себя — громоздкого, искрометного, умевшего «продуманно дерзить», зачастую небритого, всегда в поношенном пальто. Именно этому непризнанному сочинителю досталась львиная доля иронии, балансирующей на грани трагифарса.
Его гротескная, беглая, лаконичная проза, умело «монтировавшая» драматическую коллизию в любой, даже самый бытовой сюжет, искала метафизику в обыденности. Избегала панегириков и инвектив — и, конечно, не разоблачала советский строй.
«Не то чтобы он примирялся с советскими безобразиями. Просто Довлатов не верил в возможность улучшить человеческую ситуацию. Изображая советскую власть как национальную форму абсурда, Довлатов не отдавал ей предпочтения перед остальными его разновидностями, — пишет о нем его друг, литературовед Александр Генис. — Он показал, что абсурдна не только советская, а любая жизнь. Вместе с прилагательным исчезало ощущение исключительности нашей судьбы».
В Америке Довлатов, как вспоминают друзья, мечтал «зашибить крупную деньгу либо получить какую-нибудь не только престижную, но и денежную премию и расплеваться» с престижными эмигрантскими СМИ. Друг писателя, литературовед Владимир Соловьев, вспоминает такой довлатовский монолог:
— Лежу иногда и мечтаю. Звонят мне из редакции, предлагают тему, а я этак вежливо: «Иди-ка ты, Юра, на…»
Фото: РИА Новости/Иван Захарченко
Показательно, что большим литератором Довлатов себя не считал. Владимир Соловьев продолжает: «Он был — и остался — для меня в литературе середняком, а пользуясь его собственным самоопределением — третьеэтажником. Что тоже неплохо, учитывая, что мы оба воспринимали литературу соразмерной человеку, а не как небоскреб».
Сам Довлатов говорил о литературе: «Мне нравится Куприн, из американцев — О’Хара. Толстой, разумеется, лучше, но Куприн — дефицитнее. Нашу прозу истребляет категорическая установка на гениальность. В результате гении есть, а хорошая проза отсутствует. С поэзией все иначе. Ее труднее истребить. Ее можно прятать в кармане и даже за щекой».
И о себе: «Бог дал мне именно то, о чем я всю жизнь его просил. Он сделал меня рядовым литератором. Став им, я убедился, что претендую на большее. Но было поздно. У Бога добавки не просят».
