О женщинах
Женщина должна быть сильнее, чем мужчина. Спрашивается, как это она может быть сильнее, если те, на ком мы, как правило, женимся, ничего в жизни еще не сделали? В самом деле, хотя возраст женихов порой самый неожиданный, от кого-то пахнет материнским молоком, от кого-то одеколоном «Армани Приве», а от кого-то старческой кислятиной, все как один стараются свезти в ЗАГС двадцатилетнюю избранницу.
Мы, мужчины, можем похвастаться к 40 ( лучшие из нас уже к 30, а к 50 точно все!) списками доблести.
Как правило, мы строим самолеты, мосты, банки. Конечно, и в самолетостроении нет-нет да и окажется какая-нибудь женская роль. Но она либо эпизодическая, либо является счастливым исключением. Как правило, это все делают мужики. Это мы взрываем скалы, делаем в них тоннели. Это мы делаем поезда, которые потом по этим тоннелям пойдут — это все наша доблесть.
И как же это она, 20 — 25-летняя, может похвастать тем же? Да не может! Есть, конечно, женщина-комиссар из «Оптимистической трагедии» Вишневского, но это подмена гендерной роли. Дело в том, что в отличие от нас женщина — сама себе основание уже с 18 лет, она абсолютно готова к тому, чтобы выполнить свою главную миссию на Земле. Как говорят в православной традиции, жена чадородием спасется. Вот для чадородия она уже готова. Она, конечно, могла бы окончить институт и стать великим физиком-атомщиком — это ее право, но это уже приятный бонус. Если она хочет, например, стать биологом и тут же выполняет — обычно уже на втором курсе и обычно по большой любви навсегда — свою главную функцию на Земле, это рано или поздно входит в противоречие: либо ребенка качать, либо защищать диссертацию. У актрис еще страшнее, а у балерин и спортсменок и вовсе то, что французы называют «полная Березина». Ведь главная функция женщины на Земле — чадородие — властно берет свое. А как же танцы? Позвольте, а кто же будет играть Джульетту?
О страхах
Я ничего не боюсь.
И это не должно вызывать удивление.
Это результат работы над собой.
Самое первое, что нужно сделать, для того чтобы быть «высоким и интересным» и способным сделать «большую работу над собой», — надо убить в себе страх смерти. «Какая связь между повседненостью и такой отдаленой перспективой?» — спросите вы. Лучше бы вам самостоятельно найти ответ у Фрейда. Здесь же я ограничусь заверением: все наши переживания, все наши депрессии и все остальное имеет лишь один корень — страх смерти.
Надо понимать, что дракон имеет много голов, но все они растут из одного тела — того страха, что Фрейд называл «танатос». Мы боимся потери девушки, потери работы, безденежья — чего там еще? Но если провести над собой беспощадный анализ и распутать клубок логически, мы выясним — в конечном итоге мы боимся одиночества, голода, нищеты, — чего там еще? — и на последнем логическом этапе выяснится: на самом деле мы боимся только смерти. Надо провести с собой работу и «убить тело дракона». Как только будет поражено само тело, мы увидим, как вянут все его 194 головы.
Во-первых, надо осознать: да, я умру. Те, кто 2000 лет назад проделали за меня эту работу, говорили так: «Когда смерть придет, меня же уже не будет, так что мне она будет безразлична. А пока я есть, смерти нет, так о чем же печалится?». Только что вы прослушали краткое изложение Эпикура.
Во-вторых, страха смерти нужно избегать, так как эта весьма отдаленная перпектива тем опасна, что может лишить вас дееспособности в настоящую секунду вашей жизни. Не то страшно, что произойдет с тобой через 5 или через 35 лет, и ты окажешься на кладбище в городе Ростове-на-Дону. А страшно, что ожидание такой далекой смерти может испортить вам эту самую секунду, в течение которой можно так много сделать!
Мы должны понимать, в чем самая главная проблема человека.
Человеку кажется, что это безденежье, это одиночество, это неуспех в карьере. Но это не так. Единственая великая трагедия человека состоит только в том, что он смертен. И как мы знаем из классики, смертен внезапно. Трагедия эта настолько велика, что Господь милостиво спускает нам наши мелкие «проблемы». Это все для того, чтобы мы не думали о главном — что мы умрем.
Ведь после осознания неизбежности ухода перед каждым из нас встает следующий вопрос: и что теперь делать? Первый вариант ответа — увы, самый распространенный: «Раз я все равно рано или поздно умру, то — однова живем! — гони, Федька, к «Яру»!».
Второй — по распространенности, но отнюдь не по значению! — вариант: да, я умру, так я же могу до этого успеть написать «Мону Лизу», «поднять» ребенка, так я же могу успеть влюбиться, пусть даже и не по чину влюбиться, в маленькую девочку из Ростова-на-Дону.
Помните, как Александра Великого везли домой хоронить: он лежал в наполненном медом гробу, а сквозь отверстия в гробу были выставлены на всеобщее обозрение две путые руки. Это чтобы все видели, что человек, который на этом свете имел всего больше, на тот не забирает с собой ничего.
Конечно, ты можешь бояться смерти, когда молод, ведь ты еще ничего не успел. А чего ты в этом случае боишься? Не того ли, что ты уйдешь из этого мира неоцененным по достоинству своими современниками? Сделай так, чтобы у тебя было в этой жизни что-то важнее, чем ты сам. И сразу страх смерти уходит. В моем случае это так: да, я умру. Но ведь куда важнее меня мое любимое телевидение, а оно останется навечно. Так о чем же печалиться?
И опять о женщинах
Полина Суслова разбила сердце двум великим умникам: Федору Михайловичу Достоевскому, а спустя десятки лет, еще и писателю Розанову. Оказалось, что Полина сильнее, чем оба гения. Когда Розанов умолял ее вернуться, она писала: «Послушай, в России полмиллиона женщин бросают своих мужчин, но ты один воешь на весь мир, как раненый зверь». Когда Федор Михайлович Достоевский приглашал Суслову приехать к нему в Баден-Баден, она ссылалась на скверное здоровье, простуду и не приезжала. Ну конечно, ему тут же сообщали, что как раз вчера ее видели во время лодочной прогулки в Петергофе с одним испанским студентом. Мы не можем допустить и мысли, что девица Суслова хоть в чем-то сильнее, чем наш гений Достоевский — мы, но не он. Он-то уже сам прекрасно знает, что в ней за сила и власть, знает — и образом Настасьи Филипповны сообщает нам об этом.
Вы думаете, что 18-летняя девушка не может быть сильнее олигарха? Я видел, как известный всей стране банкир забился на самую дальнюю палубу своей шестипалубной яхты на траверсе Кап-Ферра и выл на луну, хотя вокруг 10 голых киевлянок и 15 его ближайших соратников отбивали качучу. Просто только что доброхоты из Москвы не преминули доложить ему, что одна молоденькая дама была замечена, пока он тут сидит, с одним из столичных бонвиванов в московском клубе. Притом жесты пары свидетельстовали о преотличнейшем расположении духа обоих.
О страсти
Страсть. Откуда же рождается страсть? Это просто наш биологический аппарат похлопывает по пузику своего гуся на рождественский праздник
Это просто наша биологическая аппаратура мгновенно сканирует биообъект и дает сигнал — не уму, заметьте, а некоторой неподвластной уму, но райне важной части нашего существа: «Вот от нее я продолжил бы род, она мне подходит по биологическим свойствам». Дальше ум облекает это в виде стихотворений, страсти, серенад, поездок по ночам
Что-то такое внутри тебя говорит: будет роман, не будет. Мой объект — не мой. Беатриче-не Беатриче, Лаура — не Лаура. Случится при этом деторождение, не случится — другой вопрос. Но внутри страсти, этого двигателя многих наших поступков — кстати, и многих витальных свершений! — биологический атомный реактор. Твой биологический аппарат, каким-то непостижимым образом сканируя объект на расстоянии, говорит, что твой генотип будет обогащен, если ребенок родится именно от этой женщины. Разумеется, у нее то же самое: «Да, вот этот мужчина может быть отцом моих детей».
Мне скажут: «Что за техницизм в разговоре о страсти! Что за кибенетика вообще в таком подходе к человеку — мы ведь не машины.» Каюсь, в этих размышлениях я не учитывал тех из нас, кто молитвенным подвигом возвысил гордое звание человека, при этом умертвив плоть. Правда, чего это ему стоило — толстовский отец Сергий тут грозит нам отрубленным пальцем, — так в том и подвиг. Конечно, человек не гусь, а любовь, а тем более брак — не рождественский ужин. Но помните — я ведь говорил о серенадах? Человек от гуся может, только тем и отличается, что умеет писать стихи. Только мало какие из них остаются в памяти, если из сколь угодно ладненько срифмованных строчек не сочится раскаленная любовная джизма.
И вот, если тебе повезет и она сильнее, чем ты, — теперь мы знаем, в какой области, — то и в браке это нужно очень ценить. И оберегать эту ее силу от попытки беспощадой армии кастрюль и перебранок — этих злобных лилипутов рутины — опутать Гулливера тысячью мелких нитей жалкой повседневности, недостойной королевы. Я этого не понимал, потому что на свете была только одна женщина, которая меня бросила. Не так бросила, как это делал я, предоставляя самой женщине уйти первой, чтобы не обижать ее самолюбия. Нет, не так, а прямо по живому. Это была Полина, но не Суслова, а в девичестве Наградова. Ну так и я же не Достоевский. И теперь, когда эта моя Полина живет со мной, будучи теперь уже Дибровой, это главное счастье.
О чувстве вины
Да, бывает. Ужасно, ночами не сплю. Недавно я в программе «Кто хочет стать миллионером?» поменялся местами с Леонидом Якубовичем. Я был игрок, а Леонид Аркадьевич — ведущий. И когда наконец дело дошло до звонка другу, Рустаму Ибрагимбекову, мне уже так хотелось, чтобы Рустам выдал ответ, что я забыл рассказать случай, который у нас с ним произошел. Я так потом мучился, что в игровом волнении забыл передать важные слова Рустама, не использовал случая, чтобы сделать их достоянием их 25 миллионам зрителей этой передачи по всему миру.
Давайте я через вас эти слова передам!
Недавно мы с Полиной были гостями на кинофестивале, который Рустам проводит ежегодно в Баку, где Восток встречается с Западом, этот фестиваль — важный для всех нас диалог культур. Все мы, гости фестиваля, благодарили за гостеприимство и от души превозносили Рустама, поминутно называя его оскароносцем. Имея в виду, фильм «Утомленные солнцем», снятый по его сценарию Никитой Сергеевичем Михалковым, получил «Оскара». И вот Рустам поднимается и говорит: «Спасибо на добром слове, но я не люблю, когда меня называют оскароносцем. Получается, если я сегодня вечером заказал долму на ужин, я теперь «долмоед»? А если я «оскароносец», получается, вся моя жизнь теперь только и состоит в том, что я с ним ношусь и всем показываю — вот «Оскар»? Ну, однажды удалось картине получить «Оскара», но это же не главное наполнение моей жизни. Моя жизнь полна интересных кинопроектов, общественных проектов, у меня дочери, сыновья, переживания, друзья, масса всего». Представляю, что было бы, получи «Оскар» любой из нынешних 20-30-х кинематографистов, которые сценарии пишут, а сами смотрят в бухгалтерию, много ли там денег накопилось. Впрочем, что-то мне подсказывает, что именно им-то Господь награду и не дает. «Идущий за малой добычей, с малой добычей и пребудет» — говорит Рерих. Сначала нужно быть Ибрагимбековым и все-таки, что ни говори, получить «Оскар». Но нужно быть Ибрагимбековым и затем, чтобы потом не испытывать никакой привязанности к слову «оскароносец».
О мужчинах
Мужчина — дело иное. Ни к чему он не готов не то, чтобы в восемнадцать, но и в сорок по гамбургскому счету иному еще бы поработать. Ведь от мужчины требуется доблесть. Но она не в том, чтобы знать наизусть весь состав ЦСКА за последние 15 лет, включая даже фамилии массажистов сборной- обычно о наличии такого знания свидетельствует омерзительный пивной животик, ведь оно прямо пропорционально количеству вяленого желтопузика, съеденного у телевизора с пивом и криками: «Кому даешь, мазила!» Я не об этих мужчинах.
Единицей измерения истинной мужской доблести я считаю витальность. К сожалению, такова реальность, что этот термин сегодня проходится объяснять. С одной стороны, под витальностью понимается жизненная сила, напор. Но есть и другая трактовка, и она мне более по душе: витальность — это способность человеческих индивидуумов создавать что-либо вовне себя. Здесь и кроется ответ на вопрос, в чем истинная доблесть мужчины — напоминающая замок людоеда дача или ловко умыкнутые через оффшор лимоны сюда не входят. Это все тот же вяленый желтопузик у телевизора, это все та же жизнь, втянутая внутрь себя.
А вот созданные тобою самолеты и поезда, мчащиеся все с большей скоростью сквозь созданные тобою тоннели — вот это доблесть. Ибо создано тобою вовне тебя, для большого числа людей, для внешнего мироздания.
Ясно, что в 18 лет мужчина такой доблестью похвататься не может. Вот почему рекомендовал бы недорослям до тридцати лет обходить ЗАГСы, а уж подавно родильные дома за три километра. Самому еще расти.
Но к сорока, а в иных счастливых случаях и к тридцати такие доблести мало-помалу накапливаются. Так как же признать двадцатилетнюю избранницу, у кого такой доблести нет, в чем-то сильнее себя? Бог мой, да хоть в какой области она сильнее?
Есть такая область.
Это называется «евгеника», это называется «фашизм», это называется… да как угодно это назовите. «Антропология» это называется. Но в любом случае она существует.
Признаемся: покупая рождественского гуся, мы же смотрим, чтобы он был покрупнее, желательно потолще. Мы еще похлопываем гуся по пузику. Вот вам бытовая «гуселогия» — не знаю, впрочем есть ли такая наука. А вот наука «антропология» есть точно, и, клянусь, что-то глубоко внутри нас ощупывает встречного помимо нашей воли наподобие рождественского гуся. Можно как угодно заклинать себя, что внешнее и биологическое не имеет никакого значения по сравнению с физикой элементарных частиц, — эти заклинания хороши, только чтобы извинить собственное изображение в зеркале.
Когда мы говорим о великом ученом, как он при этом выглядел, нам уже не важно. А ему? Вы уверены, что Вагнер не страдал душевно от собственного псориаза? А уж чего стоили всему миру 157 сантиметров роста Бонапарта, мы знаем наверняка
И вот на этой-то, так сказать, антропологической территории абсолютный и всесильный повелитель — женщина.
О семье, о браке
Большинство мужчин полагают, что не надо баловать девушку, которая согласилась стать твоей женой. Думают, если сейчас облегчишь ей жизнь, она разбалуется и завтра потребует втрое больше. Если ты даже стараешься ухватить каждый ее каприз, все равно найдется добропорядочный друг, который сразу тебе скажет: «Ну что же ты делаешь, она же сядет тебе на голову!»
И такое ощущение, что когда-то начнется другая жизнь, когда уж ты точно поймешь, что она не избалуется, когда ты ее проверишь нищетой, работой и этой… кухонной утварью и пеленками, а вот потом начнется хорошая жизнь. Интересно, что хорошая жизнь не начинается никогда. Она идет либо сейчас, либо никогда. Бояться, я считаю, не следует.
О манипуляциях
Во всем следует искать созидание, если созидания нет, то манипуляция омерзительна. Это форма эгоизма. Если ты все делаешь для того, чтобы человек принес благо, например, твоему телу или твоему кошельку (что часто одно и то же), то здесь ничего хорошего нет, это форма эгоизма.
А если, например, ты чувствуешь, что будет правильно, если при слове «Третьяковка» она подумает не о весенней распродаже в Третьяковском проезде, а о ярошенковской «Всюду жизнь» — будет лучше для всех, включая ее, вас самих и ваше будущее потомство.
И это уже вопрос к ней. Хорошо быть королевой от рождения — рост, вес, объем, глаза. Но хорошо бы при этом быть королевой просвещенной.
Иногда молоденькие мамочки не задумываются, что придет время, и им решительно не о чем будет поговорить с собственными детьми. Уже сегодня многие мамы даже не знают, что такое блог и как можно что-нибудь скачать откуда-либо.
Как я делаю так, чтобы Полина не по принуждению, а по доброй воле узнала, что там за Кандинский такой, и что собственно изображено на портрете Дориана Грея? Да, признаюсь, здесь есть манипуляторский трюк. Но если целью его хоть какое-нибудь созидание, — а я все еще убежден, что есть, то я не считаю такую манипуляцию преступлением.
